Исповедь бывшего прокурора
Предлагаем вашему вниманию автобиографическое свидетельство бывшего зампрокурора, совершившего особо тяжкое преступление и оказавшегося в камере смертника. Глубоко осознав свою вину, этот человек с поразительной искренностью и беспощадной критикой к себе анализируя причины, приведшие его к такому страшному концу, пришел к пониманию реальности Творца, управляющего всем. Он также понял, кто стоял за его тщеславным стремлением быть лучшим, первым, самым умным, сопровождавшим его всю жизнь, и кто привел его в итоге в камеру смертника. Прежде чем к нему пришли христиане, миссионеры «Тюремного братства», он в одиночной камере пережил сверхъестественную встречу с удивительной, любящей его Личностью Спасителя, Который дал ему силы покаяться пред Богом, простил и помиловал его. Через некоторое время в его жизни случилось чудо - за неделю до исполнения над ним приговора в России был введен мораторий (отсрочка) на смертную казнь.
...В одиночке, в камере смертника, ожидая ответа на свое ходатайство о помиловании, я провел к тому времени уже около трех лет. Новоприговоренного к смертной казни завели ко мне в камеру. Мы познакомились. Я лежал и слушал. Он ходил и рассказывал.
Во всем происшедшем он винил только роковое стечение обстоятельств. Я слушал его и отмечал, что причину своей катастрофы он объясняет точно так же, как еще год-два тому назад объяснял причину своего преступления и я. Совпадение было еще в одном: и его и моя биографии до совершения убийства складывались под знаком как будто ничем не мотивированной везучести. Отличительным было лишь то, что если я о своей везучести всю свою жизнь лишь догадывался, все свои удачи больше приписывал собственной неординарности, то сокамерник в свою везучесть верил как в абсолютную реальность. Когда я, спустя полтора месяца после нашего знакомства, предложил ему писать ходатайство о помиловании, он отказался, сказал, что его не расстреляют и так.
Подробности его дела к этому моменту я уже знал и как бывший юрист видел, что никаких особенных шансов избежать расстрела у моего сокамерника нет. Я попробовал выяснить у него, на чем основана его уверенность, и однажды он объяснил, что его не могут расстрелять потому, что он везучий, что он просто обречен на то, чтобы уходить от возмездия. Это отдавало патологией, но я обратил внимание, что его убеждения в своей основе были вполне созвучны еще буквально вчерашним моим.
Я сказал, что покровительствующая ему сила вовсе не тайна (как считал он), а известна давно и именуется дьяволом. Сокамерник возразил. Он сказал, что в существование дьявола не верит, что если даже дьявол все-таки существует, то зачем ему делать доброе: защитить человека, помочь ему избежать наказания.
Приводя примеры из своей личной жизни, я попытался убедить его в том, что очень часто свое зло дьявол творит именно под видом добра. Что мы то и дело принимаем за добро то, что на самом деле добром не является. «Мы совершаем проступок, и дьявол делает все, чтобы увести нас от заслуженного нами наказания. От наказания справедливого, необходимого как лекарство - горькое, но возвращающее нам пошатнувшееся было здоровье. Смысл подобного дьявольского «спасения» в том, чтобы «спасенные» от справедливого возмездия и раз, и другой, и третий, мы, в конце концов, уверовали в собственную «везучесть», в безнаказанность, чтобы чуть позже, когда мы расслабимся и дезориентируемся, нарушая запрет за запретом, переступили и последний - единственным наказанием за нарушение которого может быть смерть. Когда мы переступаем и эту, последнюю черту, игра заканчивается. Человек остается один на один с изувеченным собой и «своим крахом». Он не поверил мне, не стал подавать прошение. Вскоре его расстреляли...
Теперь хочу рассказать о себе. Я родился и вырос в удаленном от всяких центров селе. Семья - десять душ: отец - шофер, мать - рабочая и восемь человек детей. Старшим был я. Это обязывало быть примером, первым. Отклонений в развитии у меня не было, все, за что брался, давалось мне легко и просто, и потому с обязанностями старшего я справлялся! Возможно, это мое старшинство, никем особо не контролируемое, и стало первым, что способствовало развитию во мне самоуверенности и заносчивости, ставших однажды роковыми.
Лидерство среди сверстников далось мне тоже без особых усилий. Это, видимо, было еще одной причиной, послужившей буйному возрастанию во мне самомнения и самолюбия.
Где-то там же, в детстве, в мою жизнь начали вкрапливаться и первые элементы «случайности» и «везучести». В момент ли, когда отцовский ремень каким-то «чудесным» образом оказывался случайно завалившимся за сундук. В день ли, когда я «совершенно случайно» попал камнем в голову соседской Любаше, а она «случайно» подумала, что камень в нее швырнул ее брат, и мне «повезло».
Ни одной серьезной неприятности не произошло со мной и за весь период моей учебы в школе. Я был сплошным отличником, рисовал, декламировал, занимался спортом, и потому любое нарушение сходило мне с рук.
Прогрессировавшему во мне тщеславию и честолюбию учителя, будучи дезориентированными моей успеваемостью и активностью, не придавали значения. У занятых родителей времени на нас не оставалось. Потому какого-либо воспитательного воздействия со стороны взрослых я на себе не испытывал никогда. Моими воспитателями всегда оставались я сам и ситуация дня.
Закончив школу, я поступил в Саратовский юридический институт. Учеба давалась мне легко. Каждое новое достижение становилось очередной ступенькой к возрастанию моей гордыни: получаемое от Бога я приписывал одному лишь собственному усердию.
Не оставляло все эти четыре года меня и мое «везение». В подтверждение этого приведу два примера.
Однажды, «совершенно случайно», я оказал услугу одному человеку. Взять предложенные за работу деньги моя гордыня мне уже не позволила. Приняв мой жест за великодушие, человек предложил мне свою дружбу. Спустя время случилось так, что мне отказали в предоставлении места в общежитии. Просто случайно забыли внести в списки. Средств на частную квартиру я не имел. Но главным было то, что я должен был расписаться в собственном бессилии на глазах у всех друзей и знакомых. Моему самолюбию был брошен открытый вызов, проигрывать я не умел, и я устроил перед приемной ректора сидячую забастовку. Узнать о моей забастовке никто в институте не успел, так как, просидев минут 15, я вдруг увидел идущего по коридору, не имевшего к нашему институту никакого отношения, моего знакомого. Узнав о моей проблеме, он зашел к ректору, а еще через полчаса я держал в руках ордер.
Что же касается моего знакомого, то позже я узнал, что его называли неофициальным хозяином города, - направление по окончании института я получил по его же протекции.
По месту прибытия я был назначен на должность следователя горпрокуратуры. Там я снова оказался на особом положении.
В работе мне тоже несказанно везло. Меня хвалили, меня ставили в пример, по мне призывали равняться, мне доверяли дела сверхважные. Моя гордыня поднялась еще на уровень. Потом я женился, получил квартиру, начал обустройство.
Далее были предложения работать в следственном аппарате Союза. Я отказался. Отказался от перевода и в область, и в республику. Как следователь я состоялся и был признан на всех уровнях, а чины и звезды меня так и не заинтересовали. Также я уже успел усвоить, что быть следователем самостоятельным и независимым можно только, оставаясь в самом низовом звене прокуратуры, то есть на уровне района.
Со временем, работая в органах власти, я окончательно присвоил себе право самолично определять, что законно, что нет, что правильно, что не правильно. Я окончательно утвердился в мысли, что Закон не совершенен. А раз так, то я просто вынужден взять на себя обязанности по собственному усмотрению решать людские судьбы. Я присвоил себе функцию Государства, а вскоре, по сути, поставил себя на место самого Бога.
Присвоению себе компетенции и полномочий Государства предшествовала еще одна утрата - утрата веры в Государство. Я верил в него, в его Системность, Однозначность, Справедливость, Здравомыслие. Расследуя же особо важные дела, я вынужден был убедиться и признать, что ничего этого не существует. Я обнаружил в этой системе массу изъянов и недостатков, я то и дело оказывался и добросовестнее ее, и последовательнее, и расчетливее, а значит, и совершеннее, и выше.
Прошло еще четыре абсолютно благополучных года. У меня появились сын и дочь, я получил новую квартиру, получил новую должность - зампрокурора.
До мая 1987 года все шло ровно, а в мае мне было поручено особо секретное дело. Потребовался опытный и надежный специалист-бухгалтер. В качестве такого мне была рекомендована главный бухгалтер одного из колхозов, она же привлекла к делу свою знакомую, исполнявшую в том же хозяйстве обязанности кассира. Мы начали работать. Их помощь до определенного дня должна была оставаться тайной. Встречались мы только вечером, по окончании их рабочего дня. Эти ночные бдения, общая тайна, а потом и общий успех дела, послужили к сближению - по завершении дела я просил их, в случае возникновения у них каких-то проблем, обращаться ко мне безо всяких условностей. Они обращались.
По работе им то и дело приходилось посещать банк и перевозить очень большие суммы денег. Транспорт для приезда в город выделялся им от случая к случаю, чаще добирались электричкой, попутками, а то и пешком. Я предложил им помощь транспортом. Моим предложением они часто пользовались.
Уже в камере смертника мне попалась книга, из которой я впервые узнал о том, что бесы могут очень тонко искушать человека, подавая ему мысли, возбуждая в нем желания. Люди, не знающие Слова Божия, не могут отличить их от мыслей собственных. Эти мысли нужно пресекать жестким и однозначным «нет». На бесовские заигрывания - не откликаться, к призывам - не прислушиваться. В делах одурачивания бесы искуснее человека. Стоит человеку хоть каким-то образом обнаружить свой интерес к этой мысли, человек непременно запутается.
Ничего этого до совершения преступления я не знал. Мир, в котором существовал я, был уже сплошной плоскостью: центр плоскости - я; явления, люди, вещи - вокруг меня, для меня, во имя меня. И никакого неба со всем своим невидимым: душа, духи, демоны, - бред и мистика.
Конечно, я хорошо видел, как, воспользовавшись удобной ситуацией, можно было легко ограбить этих женщин. Потихоньку, незаметно ко мне в разум стала вторгаться мысль о подобного рода преступлении. Я не сказал ей «нет».
Я продолжал жить, но эта мысль не покидала меня, и я постоянно что-то уточнял, дополнял новыми подробностями - доводя тем самым первоначальный сценарий ограбления до совершенства. И если сначала я рассуждал от имени некоего неопределенного, абстрактного преступника, то впоследствии на роль грабителя я все чаще стал примерять себя самого. И что самое ужасное, со временем я незаметно превратился из грабителя в грабителя-убийцу.
Отношение к слову «смерть», «убийство», в силу моей профессиональной деятельности, у меня было в большой степени искажено: с самими этими явлениями я сталкивался почти ежедневно. Не замечать их я не мог, но реагируя на них, я переставал быть следователем - я допускал брак. Усилием воли я задушил в себе всякую чувствительность, а вместе с тем и способность к состраданию. К тому времени я уже считал себя эталоном, и плюс ко всему сердце мое оказалось ожесточенным.
Вскоре появился и повод совершить преступление. Враг уловил меня моим же самолюбием и гордостью, играя на том, что я не могу оказаться слабаком, струсить, отступить! С какой-то минуты я просто физически почувствовал присутствие и давление на меня непонятной посторонней воли. А в день совершения преступления было много «случайностей» и «совпадений», которые и подвигли меня уже к конкретному действию.
Так я, будучи зампрокурора района, совершил особо тяжкое преступление (от моих рук погибли бухгалтер и кассир) с кучей улик и доказательств моей виновности. А потом был суд, камера смертника, душевные терзания, самоосуждение и… сверхъестественная встреча с Богом, приведшая меня к покаянию и внутреннему перевороту. Потом... помилование и этапы.
И снова были сокамерники и попутчики, верящие в собственную везучесть, объясняющие свои беды стечением обстоятельств и досадной случайностью. Люди, не желающие верить в существование Бога и дьявола. Не желающие признать, что остаться нейтральным, ни присоединяясь ни к Богу, ни к сатане - невозможно, что, хочет того человек или не хочет, он обязательно будет принадлежать какой-то одной из сторон: если не с Богом - тогда обязательно с дьяволом. Я снова и снова слышал рассуждения людей, говоривших мне: «Будь у меня такой опыт работы с преступлениями и преступниками, какой имел ты, такое образование как юридический институт - да я бы ни за что не оказался бы за колючей проволокой!» Людей, не желавших и слышать о том, что если Бог решит нас наказать, то ни глубочайшие познания в области юриспруденции, ни наличие пусть самого огромного криминального опыта ни от тюрьмы, ни от сумы, ни от прочих поражений и страданий не защитят и не спасут, и мой случай - нагляднейший тому пример...